Текст Гигерича написан в стиле предельной метафизики. Имеется в виду устремленность к отслеживанию основ - насколько хватает разрешающей способности разума. И здесь, на пределе, в качестве основы основ обнаруживается время, неуловимая субстанция, традиционно считавшаяся чистым фоном происходящего. Даже Гегель не решился заподозрить время во взаимодействии с сущим. Это сделали, практически одновременно, Эйнштейн и Бергсон, и фундаментальный переворот в мировосприятии, произведенный теорией относительности, можно вкратце резюмировать изменением формулы "всс во времени". Она стала звучать теперь так: "всс из времени". История, например, это не условная траектория во времени, а некая особая трансфигурация самого времени, результат его лепки и ваяния. Пророки Ветхого Завета, согласно Вольфгангу Гигеричу, как раз и занимались перераспределением ресурсов времени, выгибая его в дугу для создания пустоты, ибо именно она оказалась в наибольшем дефиците после сотворения, а День Седьмой. Где бы еще смогли разместиться науки, развлечения да и все прихотливые "цветы зла", если бы не была создана для них эта "ниша пустоты", откуда сущее уже не выносится потоками времени, поскольку потоки огибают ее или удерживаются плотиной - "откладыванием". Здесь, в безопасности логической размерности, можно уже высокомерно провозглашать "несущественность" координаты времени - до тех пор, конечно, пока не прорвет плотину. Согласно Гигеричу, вклад в устои бытия, сделанный Исаией, далеко превосходит не только вклад "отдельного Ньютона", но и вклад науки вообще и следует сразу за вкладом Яхве. Это кажется на первый взгляд невероятным - ведь Исаия был где-то там и тогда, где пустынники питались акридами, а левиты хранили скинию Завета, где-то на другом конце Вселенной, в точке, удаленной от нас еще больше, чем расстояние между демонами и мю- мезонами (используя метафору Вартофского). А мы здесь и сейчас, за пределами даже тех "грядущих и грядущих времен", которые грезились пророкам. Но вдумываясь (или всматриваясь, или вслушиваясь) в интуицию времени, приходится сделать неожиданный вывод: нас определяет не это "близкое", окружающее и проницающее нас, а то далекое, которое и вытеснило его сюда. Если мы формируемы на гигантском прессе, то "здесь" - дорисовка, контур, а толчок - там. Разработка интуиции времени только в нашем столетии стала философской задачей. Имя исходной операции дал Жак Деррида, это его знаменитое "Differance", слово, имеющее двоякое значение - "отсрочка" и "различение", дифференциация. Деррида и предположил, что источник разнообразия сущего (differences) - это эксперименты со временем, и в первую очередь "откладывание на потом". Операция кажется в высшей степени простой, но без умения ее совершать вписаться в современную цивилизацию невозможно. Если подытожить все суждения европейских мореплавателей конкистадоров, миссионеров о "дикарях" (XVI-XVIII вв.) о их "ленивости", беззаботности, "поразительной беспечности" и т.п. и суммировать в одну "отличительную (difference) особенность", окажется, что они не владели отсрочкой и в силу этого жили в другом времени, точнее говоря, жили во временах, а не во Времени. Гигерич отслеживает интуицию времени, отталкиваясь от Дерриды, и в тексте, конечно, чувствуется то, что Хэролд Блум назвал "anxiety of influence" (обеспокоенность влиянием), но это лишь несущая конструкция, растворяющаяся в результате. А результат гласит: линейное абстрактное время, то, которое измеряется стрелками часов - не изначально - оно есть искусственный продукт. Можно даже назвать его главным фабрикатом, из которого сфабриковано то самое "ближайшее" - горизонт повседневности, куда устремлена жизнь человека ХХ столетия. Некоторые вещи, полученные из перекройки времени, были бы совершенно непонятны не только "иному возможному разуму", но и вообще любому человеку, не владеющему исходной операцией. Это, например, график, расписание, или в высшей степени загадочная формула "время - деньги", некое сверх-новое заклинание, узурпировавшее вещую силу из прежних заклинаний и отменившее их. Попробуем теперь по-иному взглянуть на экзистенциальную ситуацию человека. Рассматривая данность происходящего, философия давно уже выражает досаду: ну почему мы никогда не в состоянии оценить то, что случается с нами здесь и сейчас? Мы говорим себе: скорее, некогда. Или говорим: о, это пригодится потом. Результат известен: всегда потом, никогда сейчас. Турист на развалинах Парфенона думает: я запомню, чтобы рассказать об этом. Художник гуляет по лесу, как по пейзажу - вот перспектива, которую он изменить не в силах, ведь она его сотворила, а не он ее. Приходится брать специальные уроки восприятия, чтобы заметить вещь потому, что она просто "сейчас", а не потому, что когда-нибудь пригодится. Уроки восприятия отсылают достаточно далеко, например к японской практике "моно-но-аварэ" ("чары вещей"), к созерцанию кончика сосновой иглы... Теперь мы наконец понимаем, что все это другая сторона медали: издержки колоссального внутреннего напряжения, создаваемого отсрочкой. Я живу, как будто собираюсь жить вечно - таковы уж условия бытия в этом времени. Эсхатология это не сугубая теоретическая конструкция, а простая ежедневная данность. Озабоченность будущим, маниакальная проецированность в воображаемую точку за горизонтом, опустошает мгновение. Но из опустошенных мгновений складываются часы, дни, годы, столетия, складывается "великая пустота", буддийская шуньята. Так восполняется дефицит творения.